Сновидение. Вторые врата

Называя так эту главу, я, скорее, стараюсь сохранить некую последовательность изложения; на тот же момент я не представлял, перед какими вратами нахожусь – я зашел далеко и слишком поздно спохватился. Нужно было определиться, где я, чтобы поставить перед собой следующую задачу.
Я целый день потратил на то, чтобы прочесть всё о вторых и третьих вратах сновидения. В этот раз я старался быть внимательным к каждому слову и не зря: в одном абзаце я обнаружил одновременно и причину невнимательности, и ответ на когда-то возникший у меня вопрос. Сравнивая различные практики, я однажды подумал: если маги древней Мексики с помощью видения открыли техники перепросмотра, тенсёгрити, неделания, знали ли они о йогических техниках? А конкретно – была ли им известна кхечари-мудра? И вот, я нахожу, что «…для обеспечения живости и точности работы внимания сновидения нам следует черпать его из области, которая находится у нас во рту непосредственно за нёбом. В этом месте у всех людей располагается огромный резервуар внимания». И что рекомендуется «научиться прижимать в сновидении кончик языка к нёбу». Оказывается, мексиканские маги не просто знали о кхечари-мудре, но и активно использовали ее в практике сновидения! Почему же я узнал об этом только сейчас, хотя читал эту книгу минимум 4 раза? Да потому что в то время я даже не слышал о кхечари-мудре – где ж мне было обратить внимание на описание всех этих манипуляций языка с нёбом? Получается, что мы замечаем только уже известное нам, и наше чтение – всего лишь поиск совпадений с уже хранящейся в нашей памяти информацией, а не узнавание нового. Воистину, читаем книгу – видим фигу! Выяснив, таким образом, причину невнимательности, я стал читать, буквально препарируя каждую фразу.
Кроме перечитывания Кастанеды, я вспомнил всё, что делал, чтобы попасть в сновидение. Опыт показывал, что если я ложился спать днем, то, стоило лечь на спину и закрыть глаза, как почти сразу я начинал сновидеть наяву – то есть видел сон, продолжая наблюдать происходящее в комнате. Лежать на спине было важно: в положении лежа на боку или животе я крепко засыпал. В таком состоянии я находился час или два, хотя бывало, что мог провести так несколько часов. Чувствовал я себя после этого настолько отдохнувшим, словно хорошо поспал. Вообще, днем я ложился спать очень редко, но, обнаружив, что у меня это лучшее время, чтобы сновидеть, ввел ежедневный «тихий час».
Для ночного сновидения дневная методика не подходила. Лежать на спине в это время было категорически противопоказано, иначе я терял сон. Если же я был настолько уставшим, что все же мог заснуть лежа на спине, мне обязательно снились кошмары. На боку или животе я легко засыпал и, хоть потом и мог вынырнуть в сновидение, способом войти в него эти положения я не рассматривал. Положение тела тут вообще роли не играло, ключом оказался звук. Я обнаружил, что звук удерживал мое внимание в комнате, не мешая в то же время видеть сон; звук был меткой, крючком: я словно бы зацеплялся за него, чтобы не провалиться в обычный сон. Конечно же, я применил это открытие на практике – я включал телевизор на канале, где шел какой-нибудь англоязычный фильм, регулировал громкость так, чтобы слышалось просто бубнение, ложился и «отпускал» себя. Язык имел значение: к русскому я почему-то начинал прислушиваться, чтобы понять смысл сказанного – это осмысливание превращало звук в речь и прогоняло сон.
Иногда по вечерам подруга читала мне вслух. Чтение вслух было самым надежным способом оказаться в сновидении, практически стопроцентным, но тут был один нюанс, к которому я не знал, как приспособиться: подруга замолкала всякий раз, когда ей казалось, что я сплю. Удержаться в сновидении в этом случае я не мог: потеряв крючок, за который я цеплялся, маяк реальности, я выходил из сновидения. Испытывая досаду, я просил продолжить чтение; я уверял, что не сплю и внимательно слушаю ее, что было чистой правдой. Она не верила мне, но по моей просьбе начинала читать, чтобы опять замолчать, когда я «усну». Читала она, естественно, по-русски, но в этом случает язык, почему-то, значения не имел.
Если не было возможности включить телевизор или читать вслух, я «цеплялся» за тиканье часов.

*   *   *

Вторые врата сновидения достигались тогда, когда сновидящий просыпался «из одного сна в другом сне» или «когда сновидящий научился изменять сновидение, не просыпаясь в обычном мире». У меня несколько раз было такое, что я просыпался в другом сне, в тот период, когда я намеревался увидеть руки. Но я отмахивался от этих снов, как от случайных и несвоевременных. Чтобы не наступать на те же грабли, я решил не фиксироваться жестко на цели следующих врат, а просто иметь их в виду и быть внимательным к любым сновидениям.
Уже через 2 дня мне снится такой сон. Мы сидим на диване с моим родственником, и я убеждаю его испытать совместное сновидение. Комната, в которой мы находимся, достаточно пуста и обшарпанна: старый диван, тумбочка, еще пара каких-то небольших предметов мебели, типа стульев, деревянные полы. Я говорю родственнику, что помогу ему, и он соглашается попробовать. Мы ложимся на диван, засыпаем и сразу же оказываемся в сновидении. Теперь мы находимся в другой комнате, более светлой – здесь мягкая постель, рядом тумбочка с телефоном, телевизор в углу, на полу ковер. Я сижу на краю кровати, родственник лежит на ней, закинув руки за голову. Я спрашиваю: «Ты знаешь, что ты в сновидении?» Он говорит, что нет. Тогда говорю: «Вспомни, какая цепочка на моем мобильнике». Я хочу, чтобы он сначала вспомнил, как выглядит цепочка, а потом собираюсь показать ему ее – совпадение его представления о вещи с видом реальной вещи должно помочь ему понять, что это не обычный сон. К тому же такая уловка заставляет сфокусировать внимание на объектах сна. Родственник хитер: он отыскивает глазами мой мобильный телефон и, указывая на цепочку, прикрепленную к нему, говорит: «Вот она». Тогда я предлагаю вспомнить цепочку с моих ключей, предварительно убедившись, что они находятся у меня в кармане. Сам я делаю то же самое – закрыв глаза, вспоминаю не просто форму колец цепочки, а буквально вижу облупившийся никель на них. Пораженный такой ясностью видения, я начинаю сомневаться: «Что, это действительно сновидение?» Чтобы проверить, прибегаю к привычному способу: делаю попытку открыть глаза, не ради того, чтобы открыть их, а лишь для того, чтобы почувствовать веки. То, что происходит дальше, жестоко разочаровывает меня – веки начинают подрагивать, готовые подняться. Я переживаю целую серию кратковременных, сменяющих друг друга, эмоций от досады до бешенства. Поняв, что не сплю, и расстроенный, я, как обычно, собрался было уснуть, но волна ярости заставила меня открыть глаза. То, что я увидел, сначала потрясло меня, а потом взбесило еще больше: я находился в полупустой комнате с деревянным полом, старым скрипучим диваном и обшарпанной тумбочкой! Я проснулся в том сне, из которого отправился в сновидение со своим родственником! И всё, что я сделал, чтобы оказаться в нем – просто открыл глаза! Твою мать… Только сейчас до меня дошло, что я ни разу даже не попытался открыть глаза, когда веки были готовы подняться! Даже не попытался проверить свое убеждение, что дрожание век – это свидетельство того, что я не сплю! Наша уверенность в нашем описании просто непоколебима, а с ней – и наша тупость! Если бы я был бдителен и в первых опытах попробовал открыть глаза, когда веки поддавались, я бы не потерял столько лет, пытаясь увидеть руки.
Какое-то время я не знал, как выбраться из сновидения с обшарпанной комнатой, ведь для этого нужно было проснуться еще раз, но потом просто крепко уснул.

Продолжение следует…

Сновидение. Первые врата

Сновидение, как следует из книг Карлоса Кастанеды, — еще одна обязательная шаманская практика, которую не миновал ни один из воинов-магов. Сновидение – особый способ контроля сна; овладение им начиналось с осознания момента засыпания, которое достигалось «посредством установки на устойчивую фиксацию во сне какого-либо конкретного образа». Проще говоря, существовала уловка, которая помогала войти в сновидение — нужно было посмотреть во сне на свои руки.
Удивление и любопытство, что двигали мною, были так сильны, что я смог осуществить это уже на вторую или третью ночь после прочтения. Я просто вдруг вспомнил, что нужно посмотреть на руки и поднес ладони с растопыренными пальцами к глазам. Реальность происходящего потрясла меня: руки были действительно моими, я разглядывал их и узнавал! Я был способен и думать, что позволило мне вспомнить, как нужно действовать в сновидении, и своевременно переводил взгляд с рук, если они начинали расплываться, на предметы окружающей обстановки, причем, я даже смог вспомнить, что таких предметов, которые нужно было использовать для смены фиксации взгляда, должно быть немного, не более трех-четырех. Я выбрал розетку, и предметы мебели. Я действовал так, как будто не спал, совершенно осознанно, последовательно, ничего не упуская. Я тщательно следил, чтобы отвести взгляд сразу же, как только вид рук или предметов начинал расплываться. Я старался балансировать на чувстве времени, не задерживая взгляд на чем-то одном долго, чтобы не увлечься и не позволить картинке расплыться окончательно, и в то же время пытаясь подробнее рассмотреть каждый объект. Фактически я просто старался удержать сновидение. Какое-то время я переводил взгляд с ладоней на розетку, мебель и опять на ладони, а потом провалился в глубокий сон.

После такого стремительного знакомства со сновидением, я решил, что это легкая задача, но не тут-то было: как бы я ни намеревался каждый раз перед сном вспомнить свои руки, пришлось ждать 4 месяца, прежде чем мне удалось повторить это. Я отчаянно старался, но чаще, чем раз в несколько месяцев, мне не удавалось попасть в сновидение. Редкие удачи меня не устраивали, я хотел добиться такой легкости вхождения в сновидение, как будто делал это всегда. Нужно было что-то придумать.
Мне часто снился сон, где я подтягиваюсь на турнике, подняв глаза на перекладину. Периферийным зрением я видел свои руки, но не мог вспомнить, что нужно перевести на них внимание. Я подтягивался и считал количество подтягиваний, их было много, за 30, а со временем оно приблизилось к 100. Сон был нудным, он никак не менялся, не переходил в другой сон – я просто подтягивался и считал, уставая от счета, но не от подтягиваний: они были очень легкими, я практически взлетал к перекладине, не чувствуя своего веса и усталости. Главное, что я понял из этого сна — мне снилось то, что я регулярно делал в обычной жизни, а это означало, что нужно было сделать присутствие рук в обычной жизни превалирующим. Я начал изучать хиромантию, сообщив об этом как можно большему числу знакомых, что обеспечило мне громадное количество рук перед носом. В свободное время я вышивал.

Трудность осознания себя во сне заставила меня провести параллель с одним событием, имевшим место ранее. Однажды я прочел в одном китайском трактате о боевых искусствах, что если боец удерживает внимание на точке чуть ниже пупка, он не пропустит ни одного удара. Это было очень актуально, и я сразу же принял это на вооружение. Но я даже не мог себе представить, что такая простая на первый взгляд задача окажется невыполнимой! Трудность заключалась не в удержании внимания, а в невозможности вспомнить то, что я собирался чего-то где-то удерживать! То есть прочитав и воодушевившись тем, что нашел классную ментальную технику, которая может стать прекрасным дополнением к физическим тренировкам, я напрочь забыл о ней! Вспомнив ее только через какое-то время, очень удивился, как это я смог забыть о том, что имело отношение к самому важному в моей жизни. Такое разгильдяйство было не характерно для меня – это и заставило насторожиться: что-то здесь не так. Пытаясь выяснить, что же здесь не так, я узнал о себе много нового.
Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы начать вспоминать об этой технике в течение дня, а не раз в неделю-две, как это было раньше. Теперь, когда я собирал сумку, мысль о пупке каким-то образом сама появлялась в моей голове, и я давал себе установку во что бы то ни стало вспомнить о нем во время тренировочного боя! Потом эта мысль неуловимо и бесследно иcчезала, чтобы появиться вечером, когда я разбирал сумку и развешивал сушить форму и перчатки. И все же это был прогресс: намерение вспомнить прочно поселилось во мне! Теперь нужно было отследить, когда мысль о пупке исчезала из моей головы – это требовало такого присутствия и бдительности, которых у меня пока не было, но которые нужно было воспитать.
А пока, уже не надеясь ни на память, ни на присутствие, я прибегал ко всякого рода уловкам: завязывал узелки на боксерских бинтах, заклеивал «липучки» перчаток причудливым образом, связывал между собой носки – в общем, делал всё, что помогло бы мне вспомнить намерение удерживать внимание. По сути, мне нужно было удерживать внимание, чтобы научиться удерживать внимание! Но неосознанность просто потрясала своей тотальностью: однажды — когда я еще только начинал использовать эти уловки — придя домой, я вдруг вспомнил, что сегодня на тренировке спокойно развязывал узелок на бинте, даже не обратив на него внимание! Развязал, намотал на руку и всё – ничто нигде не ёкнуло! После этого случая я стал внимательнее, и наматывая бинты уже был способен вспомнить назначение этих узелков, но как только раздавался гонг, и я встречался глазами с глазами противника, которые ничего не отражали, кроме стремления выполнить задачу, — мысли начисто исчезали из моей головы!

Итак, я собирался сновидеть, то есть научиться осознавать себя во сне, не будучи осознанным в своем обычном бодрствующем состоянии. Но если уж в полном сознании я не был способен помнить себя, то что говорить о состоянии сна, когда меня, по сути, не существовало? Решение было налицо: пока нет тотального присутствия в повседневной жизни, нечего и думать об осознанности во сне. Всё, что я мог сделать в этом случае – тщательно подчистить свою жизнь и продолжать намереваться сновидеть.

Руки во сне я вспоминал по-прежнему крайне редко. Тем не менее в каждом следующем сновидении мои действия становились четче, и я даже проявлял инициативу в них. Например, я нашел свой собственный критерий сновидения. Дело в том, что реальность сновидения и осознанность действий в нем такова, что его невозможно отличить от бодрствующего состояния обычной повседневной жизни. То есть, когда сновидишь, не знаешь, что всего лишь сновидишь! Дон Хуан объяснил Кастанеде, что критерием отличия сновидения от сна и повседневной реальности служит удержание взгляда на какой-то детали сна, например, на руках: в сновидении они будут расплываться. Так как руки я видел редко, я нашел другой способ определить, где я: я пытался осторожно начать открывать глаза, но не чтобы открыть их, а лишь почувствовать, слушаются ли меня веки или нет. Если веки подрагивали, то значит, я не спал, потому что мог открыть глаза; если же веки были неподвижны, и глаза невозможно было открыть, значит я сновидел.
Внимание и тщательность, с которыми я рассматривал объекты сна, были таковы, что однажды я обнаружил подмену. Поднеся, как обычно, руки к лицу, я уже хотел было перевести взгляд на предметы окружающей обстановки, как вдруг увидел, что линии на ладонях не мои! В тот раз я прекратил сновидение, подумав, что раз руки не мои, значит, это сон, и нечего себя обманывать, что я сновижу, а надо просто спать. И уснул.

К каким только ухищрениям я ни прибегал, чтобы чаще вспоминать руки во сне. Я искал способы обмануть самого себя, разрушить контроль, существующий внутри, вывести из строя не пускающий меня в неизвестное предохранитель. Когда все уловки, предназначенные для мужчин, были испробованы, я обратился к уловкам, которые использовали женщины-воины. Однако долго практиковать это новшество я не стал — мне показалось, что так еще сложнее войти в сновидение, — и вскоре вернулся к прежним действиям. Так или иначе, но частота вспоминаний рук во сне не изменилась, а потом я и вовсе перестал их видеть.

*   *   *

В период, когда в моей жизни стала рушиться картина мира, изменились и сны. Общим для этих снов было тщательное исследование предметов окружающей обстановки. Внимание было настолько сфокусированным и стабильным, что сюжет сна тёк последовательно без перескакиваний, не выбиваясь из общей логики, обстановка оставалась неизменной, соответствующей сюжету, не было никаких ненормальных превращений или исчезновений. То есть, если действие происходило на перроне вокзала, то столбики вдоль рельсов, турникеты и указатели оставались на своих местах, даже если я неоднократно покидал перрон, входя в здание вокзала или выходя в город. Это позволяло ориентироваться, узнавать местность, выбирать нужное направление.
Теперь каждую ночь я что-то исследовал. Исследования были настолько тщательными и подробными, что я думал, что эти сны таким образом тычут меня носом в мое неумираемое занудство, призывая обратить на него внимание и расстаться с ним. Например, мне снилось, что я нахожусь в каком-то строящемся высотном здании, где возведены только стены, перекрытия и лестничные пролеты, у меня в кармане пакетик с каким-то запрещенным препаратом и мне нужно от него срочно избавиться, потому что здание окружено людьми в униформе и прочесывается. Я должен найти укромное место, где он не будет найден, и у меня очень мало времени для этого. Я дотошно исследую все лестничные площадки и стены в поисках ниш, трещин, темных уголков, но на каждом этаже встречаю людей, которые своим присутствием мешают мне выполнить задуманное, а я вынужден тщательно вглядываться в каждое лицо, пытаясь определить, рабочий это или переодетый сотрудник спецслужб.
В другом сне я стою перед настенной этажеркой, состоящей из нескольких полок, самая нижняя из которых находится на уровне моей голени, а верхняя – чуть выше макушки. Полки заставлены множеством мелких предметов. На той, что прямо перед глазами, флаконы духов, помада, небольшая шкатулка, кучка украшений из металла — кольца, цепочки, серьги, браслет, — две бутылки пива, курительная трубка, еще какие-то предметы. Я поднимаю каждый, влажной тканью вытираю под ним пыль и ставлю его на место. Все это проделываю очень осторожно, чтобы не столкнуть другие предметы. Таким образом я вытираю все полки. Меня раздражает эта моя дотошность, но я ничего не могу с ней поделать. Весь ужас ситуации в том, что на этом занудство не заканчивается — мне в голову вдруг приходит мысль: «Вот так качественно я сделал эту работу на трезвую голову. А как бы я сделал ее после пива?» Затем выпиваю обе бутылки и, решив поэкспериментировать, начинаю заново проводить тряпкой под каждым предметом, осторожно поднимая и ставя его на место.

Я не понимал, почему эти дотошные сны так настойчивы. Я уставал от них, точнее, уставало мое внимание. Хотя тот я, который действовал в этих снах, ничуть не был раздражен монотонностью происходящего, все принимая, как должное. Еще в них присутствовало некое чувство, которое я не знал, как интерпретировать. Я бы сказал, что ощущалось некое сопротивление.
Эти сны снились каждую ночь в течении полутора лет, потом был перерыв в несколько месяцев, когда я глубоко спал, получая хороший отдых. Я было вздохнул с облегчением, что они, наконец, закончились, но сны вернулись, как ни в чем не бывало, чтобы опять сниться каждую ночь.
Я задавался вопросами: «чем я обязан этим снам? Каким образом я их получил?», «что я должен понять, увидеть в них?» и «почему бы с такой же частотой и дотошностью ни появляться рукам перед глазами?» В какой-то момент я перестал бороться с этими снами, отчасти потому что привык к ним, отчасти потому, что это все равно было бессмысленно. А позже один из таких занудно-дотошных снов вообще заставил меня пересмотреть свое отношение к ним.

У меня заболело плечо. Оно когда-то было травмировано, но беспокойств не доставляло, разве что его полная амплитуда движения была поменьше, чем у другого плеча. В обычной жизни это никак не мешало. С конца лета вдруг стала неумолимо нарастать боль в нем, и если поначалу получалось игнорировать ее, то через 4 месяца я уже был вынужден оставить тренировки, а еще через какое-то время плечо ныло, даже без какой-либо нагрузки, просто, когда рука расслаблено висела. Когда я лежал, закинув руки за голову, то даже не мог положить локоть больной руки на пол, мне приходилось подкладывать под него подушку, чтобы он был повыше, и не создавалось натяжения, вызывающего боль, в мышцах плеча.
Я пытался вспомнить, где и когда мог его повредить, но, кроме неудачно брошенной тарелки-фрисби на пляже, на ум ничего не шло. Тогда плечо дернулось из сустава, пронзив резкой болью, но через пару дней она прошла, и я чувствовал себя, как обычно.
Меня озадачивали два момента. Во-первых, никак не удавалось локализовать боль — я не мог понять, что болит и где конкретно; иногда казалось, что болит сам сустав, в другое время – сухожилия. Болезненное поднимание руки перед собой или скручивание указывало на дельтовидные мышцы.
Во-вторых, боль со временем усиливалась, вместо того, чтобы утихать, как это всегда происходит с ушибами, растяжениями или вывихами. Ни на то, ни на другое, ни на третье это не было похоже, и я подумал, что боль может быть вызвана защемлением нерва. Я подобрал комплекс упражнений на растяжение позвоночника и начал заниматься.
Боль действительно начала утихать, но не настолько, чтобы вернуться к тренировкам. По крайней мере, плечо уже не болело, когда рука была расслаблена. Я продолжал заниматься.
Однажды – плечо болело уже почти год — мне приснился один из таких дотошных снов, которые были регулярны в то время.
Я находился в зале, где было несколько стоек со штангами. Сюда приходили боксеры, которые после основной тренировки любили потаскать железо; но сейчас здесь не было никого, кроме одного моего друга. Я поздоровался с ним и подошел к одной из стоек, на которой лежал самый легкий гриф. Друг о чем-то спросил меня, но я не ответил. Я собирался поподнимать гриф в разных плоскостях, чтобы найти боль. Я жал с груди, из-за головы, поднимал перед собой на прямых руках и внимательно наблюдал, когда, на каком движении и под каким углом появится боль. Боль не появлялась. Я повторял еще и еще, я помнил, что боль была всегда, когда я делал жимы, но сейчас она не появлялась. Сон, как обычно, был долгим, движения я выполнял тщательно, и внимательно наблюдал за окружающей обстановкой и своими ощущениями. Так и не найдя боль, я проснулся.
Я сразу понял, что что-то изменилось. Я лежал на спине, закинув руки за голову. В теле была свобода и легкость, я чувствовал, что произошло нечто радостное, но пока не знал, что. И тут я заметил, что лежу так, как не мог лежать уже давно – локоть больной руки спокойно свисал с подушки, касаясь пола (я спал на полу) и не было никакой боли в плече! Я сел. Покрутил рукой в различных направлениях – плечо не болело! Я лег на живот и отжался. В плече почувствовался отголосок боли, но я знал, что причины боли уже нет – она исчезла!
Вскоре после этого я возобновил тренировки.

В этот же период всех этих дотошных снов я несколько раз обнаруживал, что спал с открытыми глазами. Сны в этом случае были похожи друг на друга. В них я рассматривал некий объект прямоугольной формы и пытался определить, что это. Это было нечто светло-серое, лежащее у моих ног, и казавшееся то небольшим и неглубоким бассейном, то ковром, лежащим на полу. Я наклонял голову и так, и эдак, чтобы рассмотреть объект с разных ракурсов, но никак не мог придти к какой-то определенности, на что же я смотрю. В какой-то момент этот прямоугольник превращался в окно, за которым брезжили серые утренние сумерки. Относительно меня, лежащего на постели, окно действительно располагалось у моих ног, и я понимал, что смотрел на него все то время, пока видел сон. Момент осознания того, на что, на самом деле, я смотрю, и было моментом пробуждения.
В другой раз мне снилось, что я сижу перед окном на подоконнике и разговариваю с кем-то еще, присутствующим в комнате. В комнате темно, за окном непроглядная ночь, темно-синее небо, я рассматриваю его и точки звезд на нем. Потом, устав сидеть, ухожу в глубину комнаты, к дивану, ложусь на него лицом к окну, подкладывая руку под щеку, и продолжаю смотреть в окно, но вдруг обнаруживаю, что там вместо синего неба серый фон. Я озадачен такой сменой цвета, думая, что, возможно, где-то недалеко зажегся уличный фонарь и его свет рассеял синеву за окном. Сон заканчивается, как и в предыдущем случае – я просто обнаруживаю себя в той же самой позе лицом к окну, в которое заглядывает серое утро.

Рук во сне я не видел уже давно, что весьма озадачивало меня, а тут стало происходить еще кое-что. Каждый раз, когда я сомневался, сновижу я или бодрствую, и хотел проверить это, начав открывать глаза, я ощущал шевеление век. Это означало, что я не сплю, и то, что я наблюдаю, всего лишь мои мысли. Это вызывало чувство досады, тем более, что случалось всё чаще, и удивление – я что, всю ночь думаю? Это было бы очень странно, ибо в обычном бодрствующем состоянии мыслей у меня практически не было, я даже испытывал некоторые трудности в том, чтобы начать думать, когда это было необходимо.
Вскоре мне приснился такой сон. Я стоял в подъезде перед дверью квартиры на 5 этаже. Я знал, что эта квартира двухэтажная, и подо мной, на 4 этаже, есть еще одна дверь, ведущая в нее. Какое-то время я стоял перед дверью, потом вошел внутрь. Я как будто осторожничал, подозревая, что внутри есть что-то опасное или страшное.
В квартире я сразу попал в большой просторный зал. Обстановку подробно я не рассматривал, но обратил внимание, что ее цвета были выдержаны в черно-красных тонах, на полу и стенах были ковры, на окнах – темные плотные шторы. Никаких шкафов не было, только мягкая мебель и придвинутый к дивану низкий столик. Меня тянуло вглубь квартиры, куда вела дверь на противоположной стене зала. Свет в зале был тусклый, тоже какой-то красноватый и исходил из настенных бра. Я пересекал зал, и чем дальше углублялся в квартиру, тем сумрачней становилось в ней; она даже как будто становилась меньше, нависала, окружала, давила своей темнотой и мрачностью – от этого становилось жутко, и учащалось сердцебиение. Вторая комната была очень маленькой, такой же черно-красной, в ней тоже были ковры и мягкая мебель. Ковры были на полу и на каждой стене, что создавало атмосферу тепла и уюта и немного смягчало беспокойство. Окон в комнате не было, а висящая на противоположной стене плотная тяжелая штора темно-бордового цвета закрывала проход дальше вглубь дома. Пойти туда я не мог, ощущение чего-то угрожающего побуждало вернуться назад. Кроме этого я чувствовал присутствие чего-то живого, но бестелесного. Я развернулся и направился к входной двери.
Оказавшись в подъезде, я решил спуститься ниже и войти в квартиру с 4 этажа. Мне казалось, что так будет безопасней, я обману это ужасное присутствие, обойду его, и, оставшись незамеченным, получу шанс узнать, что таится в квартире. Я спустился на этаж ниже, подошел к двери, но воспоминания о жутком страхе не давали открыть дверь. Я решил держаться подальше от опасности и поднялся на один лестничный пролет на площадку между 4 и 5 этажами. Стоя тут, я подумал: «ну, допустим, я вошел в квартиру с 4 этажа». Слово «подумал» в этом случае искажает суть происходящего, точнее будет «я выпустил мысль» в сторону квартиры, как будто бы представил ее изнутри. Этот образ потянул меня, и я оказался в квартире. Я находился в зале, подобном залу верхнего этажа, но гораздо меньших размеров. Я медленно направился вглубь. Чем дальше я шел, тем явственней ощущал нарастающую опасность. В какой-то момент я остановился, и уже хотел было идти обратно, но вдруг вспомнил, что я всего лишь думаю! Я вспомнил, что я, на самом деле, стою в подъезде и только представляю, что вошел в квартиру! В тот же момент я обнаружил себя стоящим на площадке между этажами. Успокоившись, что мне, таким образом, ничто не угрожает, я понял, что могу продолжить представлять, что нахожусь в квартире, и сразу же очутился в ней, на том же самом месте, где остановился. Это было так, как будто я опять выпустил мысль, как мячик на резинке, и в случае опасности, могу притянуть его обратно, вернуть того себя, который находился в квартире, обратно на площадку. И в то же время, я, находящийся в квартире, мог притянуть себя, стоящего на площадке, в квартиру, если обнаружу, что в ней нет никакой опасности. Собственно, для этого я и выпустил мысль на разведку, потому что самому было страшно в нее входить.
Теперь я действовал смелее — я понял, что в мгновение ока могу избежать опасности: как только что-то пугало меня, я сразу вспоминал, что стою на площадке между этажами, и действительно оказывался там; когда же опасность проходила, я опять появлялся в квартире, просто представив, что нахожусь в ней.
После этого я сделал вывод: сон – это мысль. Не мысли, а мысль, одна, которая и создает образ, а мы уже рассматриваем этот образ со всех сторон, и таким образом развивается сон. То, что этот вывод скоропалителен, я узнал чуть позже.
Мне снилось, что нужно выбрать направление, куда идти – прямо, направо или налево. Проверять каждое заняло бы много времени, и тогда я, как и в предыдущем сне, выпустил мысль на разведку: «допустим, я пойду прямо».
Я разведал все три направления и выбрал понравившееся.
Наблюдая в этот раз свои ощущения, я усомнился, что сон – это мысль. Какая-то часть меня самого отделялась от меня и отправлялась в то место, которое я намеревался исследовать. В любой момент я мог притянуть эту часть себя обратно, или сам очутиться там, где она находилась. Я бы сказал, что я раздваивался.

Итак, я выяснил, что думанием мои видения не являются, но тогда что это? Если это сон или сновидение, то почему, потянув веки вверх, они начинают шевелиться, и я легко могу открыть глаза, как будто я не сплю? Опять же — никаких рук, по которым можно было бы определить, что я сновижу. Получалось, что я не сплю, но вижу сон. Сон наяву.
Независимо от моих сомнений, такая тенденция продолжалась, и в конце концов дело дошло до того, что я вообще потерял грань между сном и реальностью (реальностью здесь я называю состояние бодрствования). И если ночью иногда еще получалось спать, как обычно, то днем, стоило лечь и закрыть глаза, я сразу начинал видеть сон, но при этом не спал.
Я был в растерянности. Если для того, чтобы попасть в сновидение, нужно было во сне найти руки, то где теперь их искать, если сна больше нет?!!! Спросить было не у кого, да и ответы я мог получить только из своих действий, а намеки и указания — там, где узнал про сновидение. Я решил перечитать Кастанеду.
Отдельную его книгу, полностью посвященную сновидению, я не открывал несколько лет, ибо решил, что пока не выполнено задание по видению рук во сне, то и нечего в ней искать. Теперь, уже в который раз, перечитывая ее с самого начала, я был потрясен своей тогдашней невнимательностью. Сначала я наткнулся на фразу дона Хуана, объясняющего Кастанеде: «…ты не спал. Ты видел сон, но ты не спал. Это было сновидение». Дальше – больше. Буквально на следующей странице я нашел критерий пересечения первых врат сновидения. Дело в том, что овладение искусством сновидения предполагает последовательное открытие семи врат сновидения, и «для каждых врат существует два этапа прохождения через них. Первый состоит в том, чтобы подойти к ним; второй – пересечь их». Так вот, «мы достигаем первых врат, когда осознаем момент засыпания» и пересекаем их, когда обретаем «способность сохранять образ любого объекта, присутствующего в содержимом наших снов»!
Я был ошеломлен. Те дотошные сны, которые поначалу раздражали меня, были сновидением! Вытирание пыли с этажерки дважды в течение целой ночи – куда уж более показательное удерживание внимания на объектах сна! И таких снов десятки! Черт побери, я уже четвертый год сновижу, и давным-давно пересек первые врата, не подозревая об этом! А всему виной — моя упертость в идею видения рук во сне. Какого хрена я решил, что видеть их должен каждую ночь? Нигде в книге об этом не заявлено, я придумал это сам в стремлении убедить самого себя, что нахождение их — не случайность. И та моя часть, которая действовала в сновидении, знала, что первые врата пересечены; этим и объясняется прекращение видения рук во сне – движение дальше продолжается без возврата к пройденному.

Бросить курить

Светлана: У меня обнаружение рефлексии приходит постфактум. То есть, я сначала почувствую свою важность – обижусь, или по головке себя мысленно поглажу, или обозлюсь, — а через секунду спохвачусь. Не получается сразу отсечь эту рефлексию.

Master Leo: Это просто привычка, ты привыкла так реагировать. Это еще называется обусловленностью: определенное условие (ситуация) — реакция. Шаблон! И обусловленный человек состоит из таких шаблонов — на каждую ситуацию у него уже есть запланированная реакция. Психологические тесты содержат вопросы типа «как бы ты поступил в такой-то ситуации?» И вы отвечаете на такие вопросы, у вас уже есть ответ! Парадоксально, да? Ситуации еще нет, а вы уже знаете, как поступите!
Когда обусловленность рушится, тогда ты обнаруживаешь, что незнаком самому себе: неизвестно, что сделает тело, если произойдет то-то или то-то! И сделает ли что-то вообще. И больше нет никакой возможности пройти тесты — ты себя совсем не знаешь. И жизнь твоя отныне — отрешенная спонтанность.

Светлана: Как же так выходит? Вроде, понимаешь эту свою рефлексию, а первая реакция — она. Вылезает сразу! Пытаешься себя настроить, стараешься контролировать себя, а она все равно лезет. Даже если взять привычку курить. Я уже год борюсь. Самое большее меня хватало на 2 недели без сигареты. А это, вроде бы, достаточно показательная привычка, ее можно отследить. Это именно психологическая привязка, а не физиологическая. Включаю силу воли, терплю, прекрасно знаю, что курение мне не нужно ни на грамм, не для чего, но это начинает так изматывать, что проще уже закурить, чем сойти с ума. Как сломать?

Master Leo: Чтобы избавиться от привычки, сделай ее медленно.
На самом деле трудно не от привычки избавиться, а вспомнить в тот момент, когда она происходит, себя; вернуть намерение.
Как сломать привычку курить? Кури с закрытыми глазами. И осознавай, наблюдай, находи то, что заставляет тебя курить, не ссылайся на «психологическую привычку» — это всего лишь готовый ответ, который выдается тобой, чтобы отделаться от поиска истинного и оправдать возвращение к прошлому. Ищи настоящую причину!

Светлана: Попробовала, обожгла губы — не видно, когда сигарета кончается. Я держу обычно так, что пальцы рядом с губами, в начале фильтра. Кстати, только сейчас это обнаружила, раньше не обращала внимания!

Master Leo: Вот так и начнешь постепенно видеть вещи, которых раньше для тебя не существовало. Привычки воруют способность видеть. Когда не поддерживаешь привычку, начинаешь присутствовать и обнаруживаешь то, что было всегда, но не было доступно твоему видению. Всё существует только благодаря твоему вниманию.

Светлана: Думаю, нас таких, как я, в непонятном состоянии — пруд пруди!

Master Leo: Я бы сказал так: людей, действительно имеющих вопросы, мало. Большинству все ясно, и эта ясность делает их спящими. Чтобы появились вопросы, уже нужна некая осознанность.

Айкидо

Знаете ли вы, что это не система самозащиты, а методика, призванная научить видеть?
Сложность движений, осуществляемых в различных направлениях и плоскостях, требует тотального внимания и присутствия. Чтобы понять, за счет чего работает прием, ученик, наблюдая за учителем, должен «слиться» с ним. Взаимодействуя с атакующим партнером, нужно стремиться своим телом почувствовать движение атакующего. Нужно быть им, а не противостоять ему! Только в этом случае вы неуязвимы! Быть и есть видеть. Видеть – значит, знать. Чем лучше вы видите, тем «короче» прием: нет необходимости в лишних движениях и сложной траектории, потому что вы знаете, в какой момент, и в каком направлении нападающий наиболее неустойчив.

Когда вы видите, следовать правилам нет нужды – спонтанность действий полностью адекватна ситуации.

Привычки

Вы напичканы привычками, вы и есть — ваши привычки. Привычка – это отработанное поведение, не требующее присутствия, ибо совершается автоматически. Не востребованный в этом случае ум занимается любимым делом – болтовней с собой о себе.

Когда вы совершаете действие — то есть что-то, не являющееся привычным — вам необходимо сосредоточение, присутствие, так как без отработанного навыка есть опасность допустить ошибку или выполнить его недостаточно качественно. В этом случае вы вынуждены прекратить свой внутренний диалог, потому что не координируете и то, и другое одновременно – вам просто не хватает внимания на всё! Эти, пока еще очень короткие моменты безмолвия, разрушают ваше описание всего лишь тем, что не поддерживают его. Постоянно пожирающее энергию «Я» оказывается отключенным от источника питания – разговора о себе. Это сохраняет энергию и истощает «Я». Со временем промежутки между мыслями станут длиннее.

Остановка внутреннего диалога – ключ к неизвестному. Только мысли поддерживают вашу непрерывность, только мысли держат вас в прошлом, только мысли не дают вам видеть. Они лгут вам, потому что не имеют ничего общего с реальностью, и воруют ваше время.

Научить боксу

Gala: Действительно ли можно научить боксу без единого слова, как ты мне однажды сказал?

Master Leo: Да, если тот, кто пришел учиться — Ученик. Быть Учеником, значит, намереваться видеть, намереваться знать. Ученика не смутит отсутствие объяснений, он будет внимательно наблюдать, запоминать и действовать. Если ты – Ученик, то для тебя всегда найдется Мастер.
А боксировать, вообще-то, учит не тренер, а партнер. Точнее, ситуации, создаваемые им, в которых новичок вынужден действовать. Тренер, конечно же, показывает новичку основные защитные действия и удары, но новичок поначалу слушает вполуха, потому что пока еще не отдает себе отчет, куда пришел. Тренера не беспокоит такое невнимание, он знает — всему свое время.
Только во время тренировочного боя новичок начинает понимать, что такое бокс: его бьют, бьют жестко, ему больно, страшно и он не хочет потерять лицо. Первым вопросом, который он задаст себе, будет: «зачем мне все это надо?». От ответа на него зависит следующий шаг. Если новичок примет решение остаться в боксе, он будет учиться. И чтобы в следующем бою не быть беззащитным, он пойдет к тренеру и спросит его, что было сделано не так, как надо было действовать правильно. Страх заставляет его учиться. Тренер отвечает, и новичок уже не слушает вполуха, он впитывает каждое слово, любой намек, запоминает, чтобы повторить себе потом еще раз. С этого момента новичок становится Учеником.
Потом начинается следующий бой и опять учит партнер: он бьет по открытым местам, показывая, тем самым, где надо закрывать, как в этом случае нужно держать руки или действовать. А тренер сидит на скамеечке и дает сигнал по окончании раунда — всего лишь! Но он всегда ответит на любой вопрос ученика, если вопрос будет.
К осознанию ведут множество путей, бокс – один из них. Когда есть страх, и вы намерены идти в его центр, всегда появляются вопросы. И это правильные вопросы, именно поиск ответов на них приводит к знанию.

О принадлежности к группам

Smirnoff: С чем связано желание человека принадлежать к разного рода группам? Почему это вызывает чувство гордости: я – болельщик, я – «собачник», я – хатха-йог? Почему, если я одеваюсь в «рэперском» стиле, то другие, одетые так же, выделяются мной из толпы?

Master Leo: Если он не будет принадлежать к какой-либо группе, не будет разделять чьи-либо интересы, тогда где у него точка отсчета и – кто он? Стремление принадлежать к чему-либо – это всего лишь одно из деланий человека, призванных защитить его от пустоты, центром которой является он сам. Это один из способов не заглядывать внутрь себя – постоянно находиться в толпе. Один из щитов.

Smirnoff: В чем первопричина? Если я узнаю, что кто-то в компании является поклонником той же музыкальной группы, что и я, почему он становится немного другим для меня?

Master Leo: Первопричина – наличие «Я». Твое Я питается одобрением окружающих. Если такое одобрение есть, значит, ты значим, имеешь вес, ценность, тебя заметили, ты – есть! Человек посвящает всю жизнь поиску доказательств своей значимости: это поиск единомышленников, авторитетов, фанов – всех тех, чье мнение сделает тебя значительным. А область, в которой ищут единомышленников, определяется твоей обусловленностью. Поддержавший тебя не просто «становится немного другим для тебя», ты за него жизнь отдашь, а на самом деле – за себя, за то, чтобы быть!

Smirnoff: То есть постоянное доказательство своей значимости, стремление к признанию себя другими так же важны для человека, как еда и сон?

Master Leo: Да. Он лучше погибнет, чем лишится признания. Этим самым Я защищает себя. Без внимания окружающих, одобрения, аплодисментов оно не может существовать. Это путь — исключи все, что поддерживает твое Я, и оно погибнет. Но для этого нужно иметь исключительное мужество: ведь это и есть смерть – без Я ты уже ничего не имеешь, ни к чему не принадлежишь, у тебя нет точки отсчета, и нет тебя самого.

Проявление «Я»

Gala: Если Я есть, то есть ли разница в том, проявлять его или не проявлять? Он проявил его в стихе, но если бы не проявил, это не значит, что Я нет.

Master Leo: Если Я есть, то у него нет выбора, оно не может не проявлять себя. «Я» стремится всегда находиться в центре внимания, собирать похвалы, быть оцененным публикой. «Я» не может не проявлять себя. Вопрос в другом: увидишь ли ты его деятельность?
А вот человек без Я запросто может прятаться за Я, и это будет его контролируемая глупость. А может и не прятаться — ничто из этого не важнее.

Сказать «спасибо»

Полуторагодовалый ребенок на руках у бабушки уронил игрушку. Сидевший напротив мужчина наклонился, поднял ее и протянул малышу. «Скажи «спасибо», — громко зашептала бабушка в лицо ребенку, когда тот взял игрушку. – «Скажи «спасибо» дяде!»

Учите ли вы ребенка вежливости в этой ситуации или извиняетесь перед окружающими за него?

Нетрудно разместить в голове малыша шаблоны действий в различных ситуациях. Но попробуйте не проявлять насилия. Скажите «спасибо» сами. Ребенок обязательно это заметит и захочет повторить в следующий раз в похожей ситуации, подражая взрослому. Только это будет не выполнение им вашего требования, не тупое следование шаблону, а его собственное открытие! К неизбежному обусловливанию вы добавите нечто ценное: научите ребенка быть внимательным, видеть урок.

Или же дело не в воспитании, а в том, чтобы заставить его выполнить ваше требование?

Сделать выбор

Женщина на задней площадке маршрутного такси нажала на сигнал. Когда маршрутка подъехала к остановке, водитель открыл почему-то только переднюю дверь. Женщина забеспокоилась и еще несколько раз надавила кнопку сигнала, глядя в сторону водителя. Возможности пробраться к передней двери у нее не было, салон был плотно забит. Когда автобус тронулся, женщина робко произнесла: «Заднюю откройте!» Но маршрутка уже набирала скорость. Все время до следующей остановки женщина нажимала на кнопку сигнала, но докричаться до водителя, чтобы он остановился и открыл ей дверь, так и не попыталась.

Некоторые ситуации ставят вас перед выбором, где на одной чаше весов – ваше Я, на другой – действие, которое вы должны осуществить. Вам придется определиться, что вы хотите, что для вас важнее и почему. Хотите ли вы выйти на нужной вам остановке, или же поедете до следующей, лишь бы не привлекать к себе внимание окружающих в неловкой для вас ситуации? Хотите ли вы найти повод побыть жертвой, чтобы лишний раз пожалеть себя? Что мешает вам громко обратиться к водителю или попросить окружающих помочь вам в этой ситуации?

Делая выбор, попытайтесь увидеть, что, на самом деле, вы выбираете?